Когда Л. Рону Хаббарду позднее задали вопрос, что он узнал в Азии, он многозначительно ответил: «Я узнал достаточно, чтобы понять, что человек не знает всего, что можно знать о жизни».

Его первое путешествие на Дальний Восток началось в 1927 году на борту парохода «Президент Мэдисон», отправившегося от набережной Эмбаркадеро в Сан-Франциско. Курс был кружным: через Китай и Японию к порту Аганья на острове Гуам, где служил его отец. Второе путешествие началось годом позже и снова привело его на Гуам, в этот раз на борту военного корабля «Хендерсон». Оттуда он отправился в Китай на борту парусника «Марианна Мару».

Его первые заметки об азиатских путешествиях были полны радости. Бурное море и качка на пути в Гавайи не мешали ему отмечать, что «всё шло блестяще», а «кочегарка, где было так жарко, что металл раскалялся докрасна, а топливо горело белым пламенем» привела его в полное восхищение. Тогда ещё не испорченный цивилизацией Гонолулу тоже привлёк восторженное внимание, а первые впечатления от Японии его заинтриговали — хотя «бешеное стремление к модернизации» и грозные эсминцы в заливе Йокогама вызвали некоторые опасения. А вот впечатления от Китая были совершенно иными.

Китай 1920-х годов сохранял отчётливый средневековый облик. Что бы коммунисты ни говорили о реформах, большинство китайцев оставались под властью местных военачальников. Рабство, курение опиума были обычным делом, и пока ещё не была изгнана варварская традиция туго пеленать ступни новорождённым девочкам, чтобы уменьшить размер ног. Л. Рон Хаббард вскоре убедился, что на всём вокруг был покров нищеты. Его мрачные, завораживающие описания тех дней рисуют картины заключённых, на коленях ожидающих топора, кули, чьи песни похожи на скорбные завывания, и одетых в жёлтые одежды монахов с проницательными взглядами.

Когда он вернулся в континентальный Китай в 1928 году, дела там обстояли столь же безрадостно. Однако на этот раз полный опасностей путь лежал в глубину Западных холмов Маньчжурии и ещё дальше — там он делил трапезу с монгольскими разбойниками, сидел у костра с сибирскими шаманами и беседовал с последним из потомственных императорских магов, чьи предки служили ещё при дворе хана Хубилая. Он стал одним из первых после Марко Поло людей с Запада, которых допустили в ламаистские монастыри Тибета, и испил сполна «непостижимые витиеватости и внушающие ужас таинства Индии».

Но совсем другим тоном Л. Рон Хаббард отзывался о пребывании на Гуаме: словно он не просто переместился восточнее, но попал в совершенно иное царство. Остров Гуам, описанный в официальных бумагах как «неорганизованная территория небольшой площади», на самом деле служил заправочной станцией для американского флота с 1900 года. Коренное население — народ чаморро, родственный жителям Индонезии; считается, что индонезийцам несколько раз удавалось добраться к острову на каноэ. Первые впечатления Л. Рона Хаббарда — лагуны, словно бы населённые привидениями, и лес, «чей насыщенный зелёный цвет контрастирует с небесной и морской синевой. Проникнуть туда нетрудно, однако эти места окружены тысячами тайн».

На Гуаме Л. Рона Хаббарда тоже ждали разнообразные приключения — например, он исследовал пещеры в отвесной скале, чтобы развеять слухи местных жителей о злом духе Тадамоне. Кроме того, с командой филиппинцев он прорубал новые дороги через джунгли, а в местной школе он преподавал английский, выходя за рамки учебной программы и тем навлекая гнев губернатора. Став учеником фотографа в местной студии, Л. Рон Хаббард довёл своё фотомастерство до поистине профессионального уровня — запечатлённые им картины острова позже приобрёл журнал «Нэшнл джиографик».